Анатолий Томилин - Хочу всё знать [1970]

Ровно в полночь я заступил на вахту. Все на судне спят, кроме старпома, меня и двоих вахтенных по машине. Но они находятся глубоко подо мной в стальных недрах машинного отделения и заняты там своим делом. Старпом — мой вахтенный начальник — тоже чем-то занят у себя в каюте. На палубе остался только я — вахтенный матрос.

Ночь выдалась тёмная, штормовая. Где-то совсем близко ходуном ходит Великий океан. А здесь в порту благодать. Даже не качнёт. Только ветер тревожно гудит в корабельных снастях да летят над «Русланом» сырые лохмотья мятущихся туч.

Я огляделся. Корабельная палуба была на одном уровне с причалом. Расстояние от борта судна до бетонной стенки причала около метра. Через эту щель положен короткий трап. Прямо передо мной на берегу стоит низкий длинный склад с плоской крышей. На ней сидят и спят большие чайки и носатые пеликаны. По причалу вдоль «Руслана» ходит полицейский.

Мне, как вахтенному, следует глядеть в оба за трапом. А кому же ночью нужен этот трап? Да никому, кроме крыс и мышей. Недолго думая, я втащил трап на палубу и наглухо закрыл фальшборт. Так будет спокойнее. А утром снова положу трап на место.

На кормовой палубе что-то зашевелилось. Там стояли две высокие железные бочки. В одну из них мы бросали мусор, а в другую объедки со стола. Каждая бочка плотно закрыта брезентом. И вот на одной из них я увидел что-то белое, живое, шевелящееся. Пошёл туда. И вижу, что на бочке сидит большой белый кот. Он, очевидно, почуял наши объедки, перескочил с причала на судно и вот старается содрать с бочки брезент, чтобы добраться до еды.

— А ведь ты кстати пришёл к нам сегодня, — невольно прошептал я. Быстро зашёл в камбуз, отрезал кусок рыбы, вышел обратно на палубу и зову его к себе. Ну, вы, конечно, знаете, как надо звать кошек. Как вы их зовёте? Кис-кис-кис?

Вот и я зову так же. Зову раз, другой, третий. А кот на меня никакого внимания. Даже головы не поворачивает. Что, думаю, такое? Глухой он, что ли?

И вдруг меня осенило: да ведь кот-то американский. Значит, русского языка не понимает. Раньше я наивно полагал, что наше русское кис-кис понятно всем кошкам на свете. А выходит, что в разных странах кличут их по-разному. Мне и в голову не приходило, что когда-нибудь понадобится знать, как следует позвать американскую кошку. А вот пришёл такой час в моей жизни и застал меня врасплох. Да спасибо памяти. Вспомнил я, что был как-то гостем в одной американской семье и хозяйка там позвала свою кошку так:

«Кири-кири-кири!»

Стой, думаю. Дай-ка и я попробую так же. Конечно, я не был уверен в том, что кири-кири означает то же самое, что и наше кис-кис. Может быть, у той кошки имя было такое. Но только я начал кирикать, как кот соскочил с бочки и ко мне. Увидел рыбу и сразу вцепился в неё зубами и когтями. А я стою и разглядываю кота: большой, белый, но грязный и худущий до того, что все косточки пересчитать можно. Он быстрехонько справился с рыбой. Вижу, что мало. Добавил ещё кусок. Кот и за второй принялся, да скоро насытился. Даже не доел малость. Долго не мог он отойти от остатка. То в зубы его возьмёт, то лапой подкинет. Поиграл так несколько минут, потом потянулся, выгнул спину, как горбатый мостик, хвост поставил трубой, что-то мурлыкнул и пошёл.

Ну, думаю, теперь поминай как звали. Наелся досыта и пойдёт опять бродяжничать. Но я ошибся. На берег кот не пошёл. Сперва он немного покрутился возле меня, а потом потихоньку зашагал прямо на нос корабля. Как раз туда, где один швартов был без щита. Вот хорошо-то. Там тебе самое место сейчас. Только бы подольше задержался на носу.

Прошло ещё некоторое время. Стало светать, значит, скоро конец моей вахты. Пошёл я проверять, всё ли у меня в порядке. Выхожу на носовую палубу и вижу: лежит передо мной большая жёлто-серая крыса. Мёртвая. Через пару шагов вторая такая же. Тоже мёртвая. А кот сидит на полубаке возле того кнехта, на котором был закреплен швартов без щита и смотрит вдоль этого троса на берег.

Ай да котище! Вот молодчага! Мне захотелось пойти на полубак, сказать там что-то ласковое этому грязному костлявому коту и благодарно погладить его. Но он спрятался прежде, чем я успел сделать первый шаг. Я видел, как он быстро опустил голову, юркнул за кнехт и притаился. Что же так встревожило и заставило  кота насторожиться? Невольно глянул на швартов. Пусто. Нет, врёшь, брат, не пусто! Крыса! Но до чего же хитрая бестия. Растянулась вдоль троса, как рябчик вдоль сучка. Сразу и не заметишь. Она поднимается выше и выше. Она совсем уж близко. Вот она прыгнула на полубак. И в тот же миг над нею взвился кот и камнем обрушился сверху. Он схватил крысу за загривок, тряхнул несколько раз и уже мёртвую бросил на палубу. А сам опять занял свой наблюдательный пост.

Ровно в восемь часов утра я пробил склянки, поднял на корме государственный флаг и сдал вахту. Затем принял душ, позавтракал и вышел на палубу. Приехали два американских чиновника проверять свои верши. О, какие кислые физиономии были у этих янки, когда они увидели пустые ловушки. Им хотя бы малюсенького мышонка в клетке. Тогда бы они потешились над нами. А тут пришлось уехать несолоно хлебавши.

Я рассказал своим товарищам о том, что было ночью. Они меня и спрашивают:

— А где же твой кот?

— Надо посмотреть. Может быть, он ещё здесь, — отвечаю я. И верно. Кот оказался на судне. Его нашли возле камбуза. И каждый моряк с «Руслана» подходил к этому противному на вид коту, бережно гладил его и говорил какие-то свои, особенные, ласковые слова. И кот охотно принимал все эти удивительные ласки и что-то тихонько мурлыкал в ответ.

Днём был сделан новый щит и одет на носовой швартов. Теперь по тросам никакая крыса не могла забраться к нам. На следующее утро снова приехали чиновники-крысоловы, и опять у них были кислые лица. И ещё приезжали они, и тоже без толку. Наконец забрали свои хитрые ловушки, погрузили их на автомобиль и укатили совсем. Теперь можно было приступить к ремонту.

А кот остался у нас. Ему, наверное, надоела бродячая и голодная жизнь в Америке, и он решил променять её на сытую и приятную корабельную жизнь. Мы тоже были не против. За добро надо платить добром. И мы старались всячески отблагодарить кота за его большую, своевременную услугу. Кормили его, конечно, до отвала. И он начал быстро поправляться. Через неделю от его худобы не осталось и следа. Под кожей появился жирок. Густая шерсть начала лосниться.

Но вот беда: кот оказался грязнулей. Он и пришёл к нам изрядно перепачканным, а тут стал ещё грязнее. Он очень скоро обнаружил возле камбуза большой ящик с углём для плиты и начал лазать в него по нескольку раз в день. Заберётся туда и роется в угле, чего-то ищет. Иной раз до того зароется, что только хвост торчит из угля. Выскочит из ящика весь чёрный, как трубочист. Пойдёт по нашей чистейшей, как яичный желток, деревянной палубе и оставит за собой чёрные следы, похожие на большие жирные кляксы. Тут вахтенный матрос поневоле берёт швабру и идёт следом за котом наводить чистоту.

Так мы ходили за ним день. Ходили два. Ходили три. Ходили неделю. Две недели. Наконец, терпение лопнуло. Случилось это в воскресенье после обеда. День выдался солнечный, тёплый. На палубе было тихо и празднично: нарядно одетые руслановцы собирались на прогулку в город. Среди них был и наш кок Максимыч, одетый в новый, только вчера купленный, светло-серый костюм. Неожиданно появился кот и начал крутиться возле Максимыча.

— Знает, чертяка, кто его кормит, — восторженно пробасил молоденький матрос Генка.

— Максимыч! Поберегись кота, костюм изгадит!

Но было уже поздно. Все увидели на светлых брюках кока большие тёмные пятна.

— Эх, ты… — тихо сказал Максимыч, укоризненно глядя на кота. — Не дал обновить покупку. — И пошёл в каюту переодеваться. В ту же минуту заговорили все сразу:

— Надо что-то делать с котом.

— Давно пора.

— А разве он виноват, что грязный да ласковый?

— Не про вину речь, а как порядок сберечь.

— Сберечь просто. Надо кота приучить к бане.

— Ты что, сдурел?

— А что ему сделается от воды? Не помрёт.

— Пусть привыкает.

Взяли мы кота и понесли в баню. Тут он впервые показал свои когти. Тогда надел я крепкие брезентовые рукавицы и разложил его в бане на лавочке. А мой дружок приготовил в ведре тёплый мыльный раствор, окатил им кота и стал намыливать. Поднялась куча грязной мыльной пены. Кота уже не видно под ней. Только слышно, как он сердито ворчит и дёргается. Другой бок обработали тем же способом, прополоскали под душем и отпустили.

Как ошпаренный выскочил кот из бани, мигом взлетел на шлюпочную палубу, отряхнулся и улёгся там на световом люке машинного отделения. Снизу ему тепло от машины, а сверху ещё теплее от яркого солнышка. Шерсть его быстро высохла, и стал он таким красавцем, что мы так и ахнули. Белоснежный, пушистый, с карими глазами. Часа два щеголял он своей красотой, а потом опять предстал перед нами темнее тёмной ночи. Мы даже выругались от досады. Сграбастали его и снова в баню. И так пошло по нескольку раз в день: он в угольный ящик, а мы его в баню… И он начал привыкать. Скоро отпала необходимость держать его за лапы. Он сам стал растягиваться на лавочке и даже сам поворачивался с боку на бок.